Идеально. Вот это гармония. Пребывая в этом поистине дзеновском мгновении, Шмидт прикрыл глаза и не сразу услышал как его зовут, но как только услышал, лицо его исказилось от недовольства: "Это что еще такое, черт знает что". Ему сильно не хотелось спускаться со своего места к ним. Но иначе было бы трудно все успокоить. Поетому, он поднялся, и медленно подошел навстречу им.
- Не зовите меня мистер. Я вдруг понял, что мне это не нужно. Лучше, называйте меня... мастер Шмидт, - вообще то слово мастер в староанглийском имеет значение господин, хозяин, повелитель, но им-то откуда об этом знать? Мелочь ,а приятно. Он понемногу стал успокаиваться. Просто сказал потом: - Хм... - и взялся за поврежденную руку. Снова добавил: - Хмм.. - и вдруг резко дернул запястье вперед. Послышался крик. Не давая ей опомниться, быстро спросил: - Ну как, боль прошла? - оказалось, он вправил кость на место. - Вообще, что случилось, я видел, Рита перехватила руку и вывернула, надо было по другому... Никакого кошачьего боя, хватания за волосы, деритесь нормально, как подобает. - он обернулся к Рите. - Что ты ей сделала? - подошел ближе, - А ну, попробуй-ка так со мной! - но когда она потянулась к нему, он тут же бросился ей под ноги, сбил на пол и уселся на нее верхом, оседлав.
- Как это называется? - спросили у него.
- Это... - "да я и сам не знаю, само собой получилось!" - это... ну, Стиль Крысы... знаете, Крыса, такое маленькое животное, но тоже сражается, когда придётся...     

- А что вы хотели, сами просили показать, что можно сделать, в такой ситуации! - огрызнулся Шмидт в ответ на её слова, что его поступок был низким и подлым. Только пусть представит себе, что её ждёт, если она попробует обратить свои навыки во зло, а не во благо. Все искусства построены на том, чтобы помогать людям, а не вредить, и надо это понять, чем скорее тем лучше. Он, ещё гордо продолжал находиться сверху, посмеиваясь про себя об этом положении, как внезапно, Рита нанесла ему удар раскрытой ладонью по лицу, пальцы и ногти больно оцарапали и повредили лицо Шмидта, которое кстати выглядело до того очень довольным. И со словами про кошачью лапу. И про то что кошки всегда побеждают крыс. Честно говоря ему и самому не очень то хотелось чтобы его так прозвали, но однажды произошло событие, после которого это и повелось, это было в Камбодже, когда они искали лагерь кхмеров, и как нибудь мы об этом расскажем подробно, сейчас же пока хватит упоминания, что в благодарность за их подвиги, местные жители провозгласили Циммера Тигром Джунглей, а потом сказали, что Шмидт отныне будет известен среди них как Крыса Джунглей. Он позлился немного, да и плюнул, на всё это дело, но прозвище осталось. Вернемся же к нашим героям. С ненавистью, он попробовал снова перехватить её руку, но вдруг она нанесла удар по его телу, после чего вылезла из под него.
- Сейчас, вы видели один из жестоких приемов из японского карате, который способен лишить человека зрения, и это очень опасно, никогда не делайте так! Вообще, не очень люблю этот стиль... - сказал он зрителям, а что, пусть, в самом деле, думают, что это постановочное, показательное выступление.
Но затем, Рита атаковала туда, где он меньше всего ожидал нападения. С криком, он отпрыгнул назад. В глазах засверкали огоньки откровенной, теперь уже ничем не скрытой неприязни.
- Ну уж нет... - пробормотал он так, что только она могла услышать его.  - Это моё шоу, и я не позволю тебе всё испортить! - в глазах разгоралась злость, не успел он опомниться и отдышаться, как снова обратился к зрителям:
- Она хорошо дерётся, но по ней и её виду, по выражению лица и глаз видно ,что она собирается сделать в следующий миг, и это тоже не очень хорошо, старайтесь, чтобы по вам было ничего не заметно со стороны!
И тихо шёпотом сказал, чтобы снова только она слышала:
- Попробуй-ка отразить вот это! - Рита хорошо билась, но он вспомнил приём "полет чибиса", а потом провёл атаку "удар Сокола" и в прыжке он все таки достал её тело, и последовало прикосновение пятки к её ключице, будь это всерьёз, ключица была бы выдрана наружу с мясом и костями.  Весьма, довольный собой он вежливо поклонился:
- Спасибо что согласились помочь мне в этой демонстрации, потому что не знаю, кто бы ещё тут выдержал такое. - это было сказано Рите. - Ну как, поняли, что нужно делать? - потом сказал он всем. - Изобретайте, творите, выдумывайте, пробуйте, но в разумных границах. Это и есть рождение Нового Стиля! А теперь, продолжим! - и, стараясь скрыть свою боль от атак Риты, отошел в сторонку.

- Говорите, сами сможете? - вдруг встрепенулся Шмидт. - Ладно, давайте проверим. Правда ли это. "Придется как в фильме Звездный десант, хотя кто сейчас его помнит, все смотрят всяких там мстителей и тому подобное"...
Он подошел, к здоровяку и сказал ему:
- Вот, попробуй ка поставь свою ладонь на эту доску.
- А это еще зачем? - удивился тот.
- Поставь, - просто добавил Шмидт, потом отошел на несколько метров вдаль и неожиданно развернувщись совершил бросок ножа так, что лезвие вошло в доску прямо между пальцами человека, не повредив их. Все остолбенели. Таким приемом можно было проткнуть ладонь как масло.
- А теперь представьте, что это произошло на улице и вас лишили возможности владеть руками, что вы тогда будете делать? - спросил он. Снова вернулся на прежнее место и отдал нож здоровяку, - А сейчас, кидай его в меня! - и сам выставил руку. Тот медлил. - Я говорю, отойди и метай! - разозлился Шмидт. Люди смотрели, не зная что он предпримет на этот раз. Последовал новый бросок, но Шмидт за долю секунды  успел убрать руку, развернулся и в прыжке достиг здоровяка, сбив его с ног на маты, впрочем не опасно и не больно. - Видели? Уклонение в сторону и быстрое движение вперед на противника. Кто меня этому научил? Говорю же, каждый способен на многое, но не каждый знает на что именно он способен, попробуйте раскрыть в себе что-то новое, смешивайте известные стили и применяйте их к себе, а я помогу вам отточить мастерство! Если есть что спросить, спрашивайте, у меня только одно дело сейчас на минуту.
После этого он подошел к Рите и отведя ее в угол, принялся выговаривать и укорять ей:
- С твоей ключицей всё в порядке, зачем ты так поступаешь со мной. Может, это привычка? - он задумался. - Если тебе плохо в настроении, сделай так, чтобы всем остальным было ещё хуже. Так у вас ведут себя в матушке России? - спокойствие снова покинуло его, он эмоционально разошелся. - Разве это правильно? Разве это справедливо? Разве это культурно? Хотя какая там культура... - он снова задумался. - Ну вот например, есть у вас такие слова... - вспомнил несколько слышанных раньше строк и попытался их воспроизвести, имея некоторые способности к мнемотехнике, вышло не очень, но наверное понятно. - "Я зьиграю длья тьебья на акордах на блатних, ну а коль не вийдеш ти, то польючиш под дых"... "На вьесь хьютор под гитару пьесни матом буду петь"... И что это такое, как прикажете такое понимать? Самая некультурная культура в мире!  Я хочу помочь и открыть в вас всех новый стиль, а вы... - ему стало грустно. Так тоскливо, что аж плакать хочется. Он поник головой. Снова посмотрел на нее - Ну зачем ты так поступаешь?

Отредактировано Erich Schmitt (06.04.2019 21:16)

Стоя прямо перед ней и смотря глаза в глаза, Шмидт понял, что ещё не всё потеряно, и его шансы помочь людям возрастают, он с благодарностью кивнул, вначале не находя нужных слов потому что сам расчувствовался, и наконец проговорил:
- Ну вот и хорошо... - и почувствовав, что сказал ничтожно мало, добавил. - Хорошо, что вы не просто приободрили меня, а поняли, в чем тут дело и стараетесь помочь... Ваши слова насчёт меня оказались очень важными и ценными, я постараюсь их никогда не забыть. - С этими словами, он медленно прикоснулся к её руке на своем плече, накрывая её ладонью, и стараясь запомнить это. Многие годы спустя сцена эта так  и  стояла перед ним, словно все это случилось только вчера: он  запомнил все, все до мельчайших подробностей, как запоминают поразившую воображение картину. Словно в полусне, Шмидт думал, что будет с ним теперь...
- Ладно, думаю вам лучше будет кое-что увидеть, - смущенно пробормотал он. - Пожалуй, и всем остальным тоже, - сказав так, отошел поближе к остальным. - Прервитесь, пожалуйста, я покажу вам один случай из своей жизни, может быть стоило бы просто рассказать, но думаю есть вещи которые сами говорят за себя, - и развязав одну из лент, опустил сверху белое полотно, которое накрыло часть стены напротив. Где-то поблизости на столе стоял аппарат с пленкой, потому что рано или поздно он всё равно хотел устроить просмотр. - Сейчас вы увидите, что помогло мне обучиться и стать таким какой я есть... Это было ужасное время, но оно было одновременно и прекрасным... - встав за стол, он включил аппарат, послышался шум, полотно осветилось, как экран в кинотеатре. Это был репортаж про то, как однажды они, вместе с Циммером, спасли деревню в Камбодже...
***
- Мы заставим жителей выдать местонахождение всех повстанцев! - сурово заявил капитан Вин, в белой форме, с цветными знаками различия, приканчивая очередную бутыль местной рисовой водки Меконг.  - А если не выдадут, спалим эту деревню к чертям. Правильно я говорю?
Сержант Минг Тай подобострастно заверил начальника в полной правоте этих слов, но Шмидту стало не по себе, и он, стоя чуть поодаль, вместе с Циммером, понял, что нужно спасать людей от неминуемой гибели.
- Нет, вы этого не сделаете! - заявил он.
- А вы мне не указ! - разозлился капитан Вин. - Вы здесь наблюдатель, вот и наблюдайте! У вас даже нашего звания нет, так что просто не мешайте!
- Ошибаетесь... - покачал головой Шмидт и едва заметно кивнув Циммеру, сказал: - Отмените операцию. Иначе мы вас заставим.
- Чего? - капитан потянулся к оружию, но Шмидт сумел выбить армейский пистолет из руки, а тем временем Циммер уже держал сержанта на прицеле своей мощной винтовки.
- Выруби его, - коротко велел Шмидт, указав на Минга, а сам тем временем продолжил: - Вы хотели совершить преступление против человечности, и по возвращении в город я сам буду против вас свидетельствовать, посмотрим кому больше поверят.
- Сначала сам выберись отсюда, грязный варвар! - сверкая глазами, прошипел капитан. -Мои люди сделают из вас салат.
Приклад Циммера вовремя настиг его, и Вин без сознания замолчал, уткнувшись головой в стол. Посмотрев друг на друга, друзья молча вышли из палатки, и Шмидт обратился к солдатам:
- Послушайте, там за деревенскими воротами - простые мирные люди. Я знаю, что у некоторых из вас есть родственники и  знакомые в этой деревне. Вы же не будете их убивать?
Большинство молчали, но раздавались и крики недовольства:
- А ты кто такой, чтобы командовать?
- Убирайся отсюда, не то пожалеешь.
- Прочь отсюда, свинья!
- Долой!
Он продолжал:
- Капитан Вин отстранен от командования в наказание за приказ, противоречащий нормам международного права.  Теперь здесь распоряжаюсь я. Как старший по званию, приказываю вам разойтись и готовиться к отбытию в город!
Солдаты разделились, хотя в его словах был смысл. Одни были за, другие против. Раздавались крики, оскорбления. Вдруг началась рукопашная схватка. Кто-то открыл огонь, и через несколько секунд по всей поляне полыхала стрельба.
- Для кого честь и родина важнее ненависти, сюда! - прокричал Шмидт и бросил Циммеру: - Собери всех, кто остался на нашей стороне и постарайтесь отбиться! - а сам побежал обратно в палатку, отыскал рацию и принялся вызывать на помощь. Аппаратура страшно трещала под грохот выстрелов и разрывы гранат. Наконец ему ответил штаб военной миссии.
- Слышу вас, что произошло, говорите!
- Нам нужна помощь, - торопливо рассказывал Шмидт. - У нас поднялось восстание.
- Обрисуйте ситуацию! - ответили ему из штаба, но он торопливо закончил:
- Быстрее, иначе через несколько минут мы погибнем! Высылайте подмогу  в точку, откуда идет эта радиопередача. Мы подверглись нападению...
Рядом со входом в палатку раздался взрыв. Подхватив с земли автомат сержанта, Шмидт упал под стол и взвел затвор.... Неизвестно, сколько времени он не помня себя орал от ужаса, стреляя через полог наружу. Секунды казались минутами. Время словно остановилось. Но тут сверху, откуда-то со стороны гор раздался гул. Не веря своим ушам, он подполз к выходу и выглянул наружу.
Солдаты в серо-зеленой форме спешили скрыться за деревьями, беспорядочно стреляя в массивный вертолет, что приближался с юга. В ответ стальная громадина полыхнула огнем, и ракетный залп накрыл опушку леса...
Не вполне доверяя собственным глазам, Шмидт выскочил из палатки и бешено размахивая над головой опустевшим автоматом, звал на помощь... Навстречу ему спешил Циммер с горсткой смельчаков, которые отважились поддержать его в этом трудном  испытании на верность...   
Вскоре прибыли делегаты миссии. Разумеется, вряд ли в какой другой стране к месту событий допустили бы журналистов, но тут было все по другому, и вскоре Шмидт уже вынужден был давать интервью в деревне... Будучи в шоке, он не мог даже подбирать слова и говорил коротко, отрывисто, не слыша себя со стороны. А затем по окончании его крайне сумбурной речи поднялся староста деревни и проговорил на местном диалекте, обращаясь к Циммеру:
- Ты проявил недюжинную храбрость, выступив против множества врагов, поэтому мы нарекаем тебя Тигром Джунглей.
- Да здравствует Тигр Джунглей! - хором проговорили крестьяне, что столпились вокруг.
Староста повернулся к Шмидту.
- А ты явил нам свою хитрость и скрытность, поэтому отныне ты будешь известен среди нас как... Крыса Джунглей!
- Да здравствует Крыса Джунглей! - прокричала толпа крестьян.
- Чего это они? - спросил Шмидт у журналистки и, когда она перевела ему слова старосты, полез вперед и принялся спорить:
- Да не хочу я быть крысой, перестаньте... Ну хватит ради Бога... - но тот только таинственно улыбался, а жители деревни продолжали восславлять новоявленных героев...
***
Конечно, не все это увидели сейчас в зале те, кто собрался на первую встречу с мастером. Далеко не все. Но интервью со Шмидтом в хорошем переводе, а также слова старосты, не менее хорошо переведенные на английский, стали известны всем. "Не знаю, хорошо это или плохо..." - покачивая головой, бормотал Шмидт, а когда сеанс закончился, выключил пленку и устало, как будто возвращаясь в настоящие дни из прошлого, тихо встал из-за стола и проговорил:
- Ну вот, теперь вы все видели и знаете, что однажды со мной случилось... Именно это событие так и повлияло на всю мою жизнь. Без этого, меня бы здесь не было...

Отредактировано Erich Schmitt (19.04.2019 00:43)

Люди полны отчаяния, страхов, затаенных надежд, внимательно следящие за цифрами из телевизора и газет, печально провожающие из окон угрюмые машины, невзрачное солнце с тонкими лучами, город, забывший о звуках смеха, шагов… К черту! Листва, устлавшая улицы и крыши, обмороки в душных домах, сыщики–дилетанты, научные сотрудники, тревога, шорохи, страхи… Что я здесь делаю? Разве сон, полный кошмаров, лучше вечного?
Шмидт хотел с ненавистью ударить кулаком по стене.
Все проходит. Проходят стихийные бедствия и века. Не утешение для тех, кто попал на кладбище, но, с другой стороны, для живых тоже не утешение. Можно не выходить из дому, можно валяться в канаве, что угодно, черт возьми...
Человечество давно миновало свой золотой век. Оно миновало его, не заметив. Великие географические открытия, расширение территорий… Тогда еще можно было мечтать о том, что хлеба будет больше, земель будет больше, энергии будет больше. Но мечта разбилась. С ней покончено. Идет драка за оставшееся. Если впереди нас и ждут неожиданности, то, скорее всего, сходные с теми, что обрушились на него...
Посмотрев на Риту, сначала он ничего не ответил, но через минуту, окончив занятие и отпустив людей по домам, вернулся к ней.  Он знал свою особенность - отвлекаться в сложные моменты на некие общие рассуждения – и вовремя взял себя в руки, после чего произнес:
- Завтра у нас выходной, я буду есть Пиццу в одном заведении, здесь рядом... - нащупав пальцами визитку с адресом в кармане, протянул ей. - Давайте лучше поговорим там... Будет поспокойнее...
Он понимал, что такие люди, как Рита, если их направить в нужное русло, несомненно, более полезны, чем множество других самых разных людей, чем тот же Лангсдорф, к примеру, который единственный мог помочь Шмидту вытащить его из горных Альп, а сам вместо этого поехал куда-то отдыхать вместе с девочками и с пивом. Да, ненависть не худший двигатель, но Рита плохо умеет себя контролировать. Да, честолюбие тоже не самый худший двигатель, но она слишком часто бывает опасной для окружающих. Он ненавидит людей за то, что оказалась в плохих руках, он ненавидит власть за то, что те сажали её. Ничем добрым это не кончится.  Сможет ли она жить тихо? А начнись шум, рано или поздно встанет вопрос о том, как это она оказалась здесь. Понадобятся объяснения. Что скажет Шмидт?
Ладно.
Рита как лунный свет: смутно, но пронизывает воду бытия. Она и мешает, и помогает. Так же, как мешали, но и помогали Шмидту по вечерам горевшие на переходных мостках фонари по дороге домой. Благодаря им, он быстро находил нужный дом, добираясь до него, чуть ли не царапая животом асфальт, густо и страшно усеянный битыми бутылками, обрывками газет, рваным тряпьём...
Шмидт взглянул на часы. Уже пришло время возвращаться к себе.
- Если Вы придёте, тогда до завтра, - добавил он, снова задерживая её руку в своей чуть дольше, чем это подобает правилами поведения.

Отредактировано Erich Schmitt (21.08.2019 06:36)

- У вас ведь найдется тихое и укромное местечко для двоих? – спросил Шмидт у владельца пицерии, выкладывая на стойку удостоверение на имя инспектора юнити.
– Почему нет? – тот ухмыльнулся.
Маловероятно, что его предупреждали о возможном появлении Шмидта, он не знал и не мог знать об этом. Просто его удивило появление нового, незнакомого гостя. Сезон, собственно, закончен, сам честно предупредил, к тому же, дескать, вы на этом сэкономите, объявил он, я не стану обдирать вас как обыкновенного летнего посетителя.
– Конечно, – кивнул Шмидт. – Я гость осенний.
– Улавливаете разницу, – одобрил эти слова владелец. – Но если вы думаете здесь развлечься, считайте, вам не повезло. Это мое заведение, оно для философов… Выше по улице, есть, правда, маленький бар, но он вам не понравится. Одно сплошное отделение полиции нравов. А чуть ближе к нам, штаб-квартира зеленых, ну, этих ребят из «Гринпис», не путать с ребятами другого цвета. Правда, и с ними рюмочку не опрокинешь - митингуют. Могут митинговать даже без посторонних, сами перед собой. Наверное, предполагают, что это какой–то особый вид эксгибиционизма.
– Меня всё устраивает.
– Тогда деньги вперед.
Похоже, хозяин заведения не удивился выбору, хотя по глазам было видно, он надеялся: Шмидт уйдёт. У этого пицерийщика были колючие голубые глаза - как звездочки в пасмурном небе. Правда, назвать мизантропом его тоже было нельзя. В конце концов, обсудив условия и еще раз перемыв косточки ребятам из «Гринпис», он сам предложил не чего-то там, а пузатый стаканчик вполне приличного джина.
***
Понятно,  сейчас не считают так буквально, это всего лишь образ, но все мы действительно вышли из океана. Неизвестно, что там так повлияло на наших доисторических предков, все они и сейчас могли наслаждаться глубинами. Нет, они зачем–то полезли на сушу, подобрали палку и камень, поднялись на задние конечности, бросились завоевывать новый мир. У них это, в общем, получилось. Сам Шмидт был не прочь вернуться обратно – во тьму океана, во тьму придонных теплых течений.
Выбравшись на сушу, люди с большим энтузиазмом построили вторую природу, вполне враждебную той, которую называют истинной. Не рев вулканов, а рев авиабомб, не потрясения животных стай, а смута бунтов и войн - кажется, уже ничто не связывает нас с прошлым, лишь океан, неутомимо накатываясь на береговые утесы, будит в нас тоску.
Один писатель сказал однажды: я никогда не знаю, что ляжет на следующую страницу, я просто слушаю вечность – она не молчалива.
И сейчас эти слова впервые дошли до Шмидта по-настоящему. В конце концов, он тоже слушает вечность. Её шепот, правда, не несет утешения.
Рита, возможно, тоже думала о вечности, правда, в её представлении она выглядела несколько странно.
Когда один из сотрудников пригласил её к столу Шмидта, который располагался в стороне от других, за полустеной, Рита сказала:
- Здравствуйте. Я пришла как обещала, а вы, наверное, решили, что я не приду?  Я за свои слова всегда отвечаю.
- Да, здравствуйте. Присаживайтесь, пожалуйста, - ответил он и сам встав со своего места, пододвинул ей стул, ибо так было положено. На столе уже были расставлены тарелки, соль и перец, столовые приборы и подставка с салфетками. Отдельно в большом блюде красовалась пицца величиной с велосипедное колесо. Поглядывая на то, как искрится электрический свет на поверхности высоких кружек с добрым, отменным пенистым пивом, Шмидт пришел в хорошее настроение.
- Если не возражаете, сначала вам, - и с этими словами, недолго думая, он взял нож с вилкой, отрезал несколько кусков ломтиками и подал ей на тарелку специальной лопаточкой. Вот как это делается… - Всё-таки, бывают же приятные вещи на свете! Я вот люблю путешествия. Всегда готов мотаться по свету,  мучительно вытравливая из себя прошлое. Если хотите, я расскажу вам об этом. Но решать только вам.

Шмидт мучительно вспоминал прошлое.
Никто им не интересовался, никто не звонил – и его это не удивляло. Он, привык к одиночеству. Днем улица, сидение на ветру – бесцельное, исцеляющее; вечером отдых в баре – разве не этого он хотел? Разве не жил всегда по своим законам?
– Я родом из деревеньки под Лютценбургом, знаете где это? Самая граница... Видели бы вы наши места... – сказал он, подбадривая себя пивом. – Ветер, скалы, справа обрыв. Белые облака… Они громоздятся на горизонте...
Казалось, каждое слово давалось ему с трудом.
– Я из тех, кто никогда не будет богатым, – вдруг сказал он. – Того, что у меня есть, хватит на жизнь, но на большее рассчитывать нечего.
Никто не утешал его. Людям было наплевать, как он выглядит, но для своего вида он действительно выглядел неплохо.
И скептически поджимал тонкие губы:
– Может, я и не выгляжу стариком, но в Индии мне уже не побывать. Будь у меня деньги, я бы вновь съездил в Индию. Не в Антарктиду же, – его глаза посверкивали, он был доволен, что его слушают. – Ещё я плавал на Оркнейские острова. Сам не пойму, что меня гоняло по свету. Но если мне нравилось место, я пытался его обжить. У меня свой взгляд на мир.
Фон живой человеческой речи не так впечатляет, как океан, но, в общем, помогает.
– Почему в Индию? – вспомнил он свой вопрос. И хмурился: – Страдание очищает. Вид чужих страданий очищает еще лучше. Я до сих пор рад, что я не индус. Хорошо чувствовать свое тело, ступать по земле, знать, что завтра ты можешь поменять край, если он тебе разонравился. А индус рождается в одном месте и там же умирает. И никаких других вариантов. Наверное они есть, но они исключение. Страдание определяет кругозор. Человек, видевший Индию, мыслит совсем не так, как человек, никогда не покидавший какой–нибудь городишко. Это не страшно, – он покосился на Риту, – но кругозор таких людей сужен. И таких людей, к сожалению, большинство. Они не знают что с чем сравнивать, а потому они не умеют ценить жизнь.
Шмидт усмехнулся.
Его колючие глаза выражали некоторую усталость:
– Каждый день мы слышим об убийствах. Разве станет человек, умеющий ценить жизнь, убивать других людей?
Некоторое время он пытался заесть паузу пиццей, но потом продолжил:
- Однажды сводный брат моего отца решил, что наша семья прячет от него тайное оружие, и хотел узнать всё, но мои родители никогда не желали об этом разговаривать, поэтому как-то раз он со своими людьми пришел и... Я гулял в предгорьях, а когда вернулся домой, увидел, что моя семья погибла... Их пытали, а затем сожгли...
Он почти хрипел, когда говорил это, чуть не сходя с ума. Было очень страшно даже вспоминать.     

Отредактировано Erich Schmitt (26.10.2019 00:06)

Холодна, голодна й невчасна,
То світла, то темна й неясна,
До крові, до болі й до ночі,
Я знаю, я буду, я хочу,
Шукай в телефоні мій слід,
Цілуй вікно - мої губи,
Як знак на моєму плечі -
Ти - квітка, ти - квітка...
Шукай в телефоні мій слід,
Цілуй вікно - мої губи,
Так швидко в моєму житті,
Так швидко...
Ти - квітка...
С тобою по колу прощались,
По колу с тобою літали,
Без болі, без права на дії,
Так швидко, так сильно, так мало,
Ой, як мало...
Шукай в телефоні мій слід,
Цілуй вікно - мої губи,
Як знак на моєму плечі,
Ти квітка, ти квітка...
Шукай в телефоні мій слід,
Цілуй вікно - мої губи,
Так швидко в моєму житті,
Так швидко...
Ти - квітка...

Океан Ельзи "Квітка"

Думаю, кроме тоски, Рита ничего на моем лице не прочла, но я грусти не чувствовал.
Весь роковой для себя день, проведенный в стенах отеля, мой знакомый писатель ни на минуту не оставался один. Пресс–конференция была назначена на вечер, но уже с утра журналисты толкались в отеле. Великий отшельник собирался нарушить обет молчания, это не могло не привлечь. Правда, охранники и литературный агент никого к старику не подпускали.
О чем он хотел сообщить прессе? Они не знают, писатель соображениями на этот счет с ними не делился. Как он чувствовал себя? Превосходно, даже с утра позволил себе глоток виски. Скорее, его можно было отнести к умеренным трезвенникам. Был подвержен депрессиям? Выглядел как человек, принявший важное решение? Несомненно.
На любой вопрос его приближенные лица отвечали в высшей степени аккуратно.
Готовил к изданию какие–то новые вещи? Что-нибудь написал за годы затворничества? Возможно. А его известные литературные скандалы? О, это в прошлом. А его предполагаемые симпатии к крайне правым движениям? Домыслы. Скорее всего, домыслы.
Охрана и литературный агент отбили все предварительные атаки журналистов. Но сама пресс-конференция не состоялась.
За пятнадцать минут до ее начала в номере писателя раздался телефонный звонок. Старик сам снял трубку, но разговор не продлился долго. Если быть точным, разговора в общем–то и не было. Он выслушал неизвестного, ни слова не сказав в ответ. Потом аккуратно опустил трубку на рычаг, подошел к письменному столу, выдвинул нижний ящик и что–то из него достал. Никто не придал этому никакого значения. Но затем прогремел выстрел.
Писатель застрелился из старого «вальтера». Разрешение на хранение оружия у него имелось.
Что это был за звонок? Он ожидал звонка? Прятался от кого–то? Ему грозила опасность?
Никто на эти вопросы пока не ответил.
«Господи, господи, господи, господи…»
Насколько Шмидт мог судить, ему ни на кого было опереться.
Что надо услышать по телефону, чтобы, повесив трубку, не раздумывая пройти к столу, вытащить из ящика пистолет и пустить пулю в лоб, не обращая никакого внимания на людей, которые, может быть, могли оберечь его от опасности?
Могли?
К черту!
Шмидт ничем не хотел забивать голову. Даже газеты не стал просматривать. Устал от вранья, поскольку сам не раз прикладывал к нему руку. И чувствовал: вокруг этой смерти разверзнется океан вранья, чем дальше, тем его больше будет. Но разве будет человек, умеющий ценить жизнь, убивать себя?
– Я вижу, вы не из трусливых, - сказал он Рите. И растянул тонкие губы в усмешке. – Вам что, смешно? Ладно, я расскажу ещё одну историю. Говорят, у вас там в России все друг друга знают… Конечно, это преувеличение, но, может быть, вы слышали про агента КГБ майора Юрия Куракина? Этот хам осмелился застигнуть меня, когда я не мог защищаться, и хотя человек чести обязан был оставить меня в покое, чтобы потом сразиться на равных, но этот негодяй, как последний трус, со своими людьми схватил меня и пытал, хорошо, что мне удалось вырваться оттуда. Это не человек, а дьявол, и ему самое место в преисподней. Я хочу отомстить. Но для участия в этом деле кроме обычных солдат и наёмников мне нужна команда Героев, способных на всё. У вас есть потенциал, и я хочу подготовить, выучить вас для этого. Да, это очень серъёзное предложение, не заставляю отвечать прямо сейчас, но подумайте. Вас много лет унижали, над вами издевались в России, обращались хуже чем с животными, вы ведь наверняка тоже хотите отомстить им за всё?

Отредактировано Erich Schmitt (19.11.2019 06:24)

Через мої окуляри
Я часто бачу шо буде, шо буде з нами,
Такi окуляри!
Куда ми з вами живемо.
Хтось каже: нам то не треба – кому это надо!
І лишається ззаду.
Через мої окуляри
Всьо виглядає яснiше - ну зовсiм як правда.
І може навчити,
Може навчити хотiти,
Може навчити любити,
Любити платити!
Шоби потiм цiнити.
Наше життя – то мiнне поле.
Куда не сунься – чужi навколо.
Надiйся на себе – своїх може й не буде,
В нас є тiльки ми – озимi люди.
Наше життя – то мiнне поле.
Куда не сунься – чужi навколо.
Надiйся на себе – своїх може й не буде,
В нас є тiльки ми – озимi люди.
І шо тут саме цiкаве:
Ти ж то їх маєш так само такi окуляри.
Вiзьми i вийми з футляру.
Наше життя – то мiнне поле.
Куда не сунься – чужi навколо.
Надiйся на себе – своїх може й не буде,
В нас є тiльки ми – озимi люди.
Наше життя – то мiнне поле.
Куда не сунься – чужi навколо.
Надiйся на себе – своїх може й не буде,
В нас є тiльки ми – озимi люди.
Скрябін "Озимі люди"

- Ладно... - потянул было слова Шмидт, чтобы иметь возможность продумать ситуацию. Но потом, посмотрев на происходящее с другой строны, строго произнёс:
- Ты что же это грубишь? Нарушаешь мою прерогативу. Тебе нельзя так вести в моём присутствии. Отлично, это твоё дело. Не хочешь, не надо. Всегда возможно, что передумаешь. И кстати, только мне здесь можно как следует выражаться! - он встал из-за стола, на ходу дожёвывая кусок пиццы, допил полный бокал пива и медленно подошёл к Рите, затем присмотрелся, как на неведомого зверя, после чего правой рукой быстро взял её за подбородок:
- А ну, сюда смотри! Смотри в глаза, когда с тобой разговаривают! - чувствуя, что это вряд ли подействует, лишил усилить воздействие, и вспомнил, что в России все только и разговаривают на абсолютно жутком, ужасном языке ругани, называемом там "матом", поэтому для усиления эффекта, он добавил несколько ругательных фраз, которые слышал где-то не то от эмигрантов, не то от кого-то ещё в Восточной Европе: - Плять! Йепать! Йоп тфою мать! Йепаль я ф ротт таких как ти!  - но тут оперативная память стала давать сбои, что привело к смешению языков, впрочем неосознанному, потому дальше без отрыва от производства последовали слова по-польски: - Пшя крев, курво, нех чен вшисцы дьябли вежьмо! Стокрочь дьяблув!  - после этого, не убирая руки, он завершил: - К тебе со всей душой, а ты против меня?! Бардзо добже, если хочешь учиться дальше, учись, но не забывайся. И сначала ответь, чего ты хочешь? Что там у вас принято? Власти? Денег? Наркотиков? Да на что может ожидать и рассчитывать, на что может надеяться в этой жизни девушка с "красотой" Хельги Патаки? Это было твоё лучшее предложение, что теперь скажешь?  А ну, отвечай! - и приблизил своё лицо вплотную к ней, с неприязнью и ненавистью глядя ей прямо в глаза, прямо как один из его дедушек, тогда ещё совсем молодой, но довольно жестокий солдат, во время битвы за Корсунь на Восточном фронте, на поле боя смотрел в глаза русской медработнице, чтобы потом просто застрелить её и потом вместе с батальоном идти дальше на прорыв для встречи с авангардными порядками танковой группы Манштейна...

Отредактировано Erich Schmitt (22.11.2019 23:07)