Глава 20.
                                  Неужели первая любовь?  Освобождение.

    - Гена, ты что? -  обеспокоенная Ирина тут же перестала улыбаться и с тревогой посмотрела в бледное лицо брата.  Таким она его ещё никогда не видела, -  Объясни же, в чём дело?  Ленка жива.  Разве это плохо?  Ты… ты что, не рад?
Марков ничего не ответил, только тяжёлым шагом прошёл в кухню и сев на старый белый табурет, закурил.  Он понимал, что пришло время рассказать Ирине всю правду.  Правду про Клима и про то, что случилось десять лет назад.  Впервые в жизни жёсткий, всегда выдержанный полковник милиции, а в прошлом полковник КГБ Геннадий Марков не мог подобрать слов, чтобы начать рассказ.  Но сестра стояла напротив, не сводя с него ожидающего взгляда, комкая в руках кухонное полотенце, которое взяла чисто машинально.
- Видишь мужчину, который стоит позади Ленки? -  Марков кинул взгляд на лежащую на столе фотографию.
- Ну вижу, -  Ирина села на второй табурет, сложив руки на коленях.  Она ничего не понимала, но вопросов не задавала, понимая, что вот сейчас нужно будет молчать и слушать.
- Это и есть настоящий Клим.
- Но ты же сказал, что Клим -  это хулиган Ленкиного возраста.  Ты что же, соврал мне?
- Хулиганом Ленкиного возраста он был в шестьдесят четвёртом, -  глухо отозвался Марков, проигнорировав вопрос сестры, -  а сейчас это «вор в законе», уголовник со стажем, у которого руки по локоть в крови.
Ирина Владимировна открыла рот, чтобы спросить что-то, но не решилась.  Пусть брат сначала расскажет то, что собирается, потому что когда он вот так задумчиво смотрит перед собой, куря одну сигарету за другой, значит он мысленно возвращается в своё, несомненно тяжёлое мрачное прошлое. 
- В восемьдесят четвёртом он ещё не был «вором в законе», но уже имел за плечами срок.  Умный, хитрый, с характером.  Наша Контора прихватила его на «досках».  Дело было подставным -  его подставили свои же.  Но я сумел завербовать его, поручив найти и выдать мне настоящих расхитителей социалистической собственности.  Он помог.  Но пообещал отомстить….
- За что же? -  не поняла Ирина, -  Ты ведь ничего ему не сделал.
Марков усмехнулся:
- А за то, что ему пришлось со мной сотрудничать.  Я ведь этим чуть не испортил ему его криминальную «карьеру».  У них по их этим… понятиям… нельзя сотрудничать с госбезопасностью, -  Геннадий снова пристально всмотрелся в фотографию, прожигая на ней Клима взглядом, -  я ещё тогда знал, что такой как он будет мстить.  Он был с амбициями…  Такой никому не спустит, что его поймали как мышь на аркан.
Некоторое время сестра и брат молчали, потом Ирина придвинула к себе палароидовский снимок и, проведя по нему пальцами, спросила:
- То есть, ты думаешь, что он решил отомстить тебе через Лену?  Но, во-первых, как он узнал, что Лена твоя родственница?  Во-вторых, …  Почему он не требует за неё выкуп?  Ведь обычно так поступают бандиты, которые держат кого-то в заложниках.
- Узнать-то не проблема.  Могла и Ленка проболтаться, или хотя бы вот эта её Люська.  Наверняка ведь поняла, что мы не однофамильцы.  Может и Маша при похищении рассказала.  Они ведь ещё дети, их легко запугать.  А вот чего хочет Клим я и сам пока не понимаю.  Да и Лена тут как бы не похода на заложницу.
Марков задумался.  Мотивы Клима были ему не ясны, но то, что здесь была многослойная комбинация он не сомневался.

                                                             ***

    Пока братва веселилась на шашлыках вместе с девчонкой Марковой и Герой, Клим, заехав в пару мест и уладив кое-какие дела, отправился домой.  Осуществление его плана шло как по маслу.  Пока!  Никогда нельзя списывать со счетов человеческий фактор и Клим это отлично понимал.  Но, еесли придаться мечтам и если этот одесский красавец Герка сделает всё как нужно, то через неделю Ленка вернётся домой уже другим человеком.  Если вообще захочет возвращаться.  Поднявшись к себе, вор полулёг на большую двухспальную кровать, и, налив в пузатый фужер коньяк, подумал вызвать Карину -  дорогую валютную проститутку, два часа утех с которой стоили сто тысяч рублей.  Но, вот уже как год Клим «закрепил» хорошенькую зеленоглазую шатенку за собой, так что кроме него у неё больше не было клиентов, а платил он ей втрое больше, плюс накидывал полтинник сверху за выезд на дом.  «Нет, -  подумал он, ставя фужер с остатками коньяка на прикроватную тумбочку, -  Карина сейчас не поможет».  На вора нахлынули воспоминания.  Закрыв глаза, он, даже не успев ещё заснуть, почти физически услышал стук колёс пересыльного поезда, уносящего его в далёкое прошлое.

                                                        ***

1984 год.
    Поезд Ленинград-Магадан внешне почти ничем не отличался от обычного пассажирского поезда.  Только если не приглядываться к нему и не видеть, что на окнах его вагонов вместо привычных белых занавесок стоят металлические решётки.  И остановок этот поезд не делает.  Или делает их очень редко, но за тем лишь, чтобы люди в форме, охраняющие заключённых, могли выйти на перрон и купить себе что-нибудь поесть -  вагон-ресторан в пересыльном поезде предусмотрен не был, а паёк, которым выделяли конвойным, которые доставляли заключённых в колонию не отличался изысканностью и разнообразием. 
    Что же касается самих заключённых, то для них эта поездка не особенно отличалась от тюремного заключения, так как в вагоне не было особых удобств: всё предельно просто и аскетично, а в туалет нужно было ходить в сопровождении автоматчика, который неизменно находился в каждом вагоне, да ещё и не один.  Единственное, что вносило разнообразие -  это то, что можно было смотреть в окно и через решётку видеть, как меняется пейзаж.  Правда на определённом отрезке пути пейзаж становился однообразным и это тоже становилось скучно, так что зэкам, которые находились в купе по четыре человека, приходилось развлекать себя тюремными байками, чтением старых газет или игрой в карты.  Но Юре Климову было не до развлечений.  С самого начала пути он, застегнув осеннюю куртку под самое горло, сел на верхнюю полку и задумчиво прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться и разложить по полочкам ситуацию, в которой он оказался.  А ситуация выходила скверная.  Нет, то, что его не расстреляли, а всего лишь осудили на восьмёрку это было как раз не плохо, потому что на этом этапе у него теперь будут все шансы на «коронацию».  А вот тот факт, что нужно будет сдавать конторской сволочи своих же коллег по цеху -  это скверно.  «Хотя, какие они, к чёрту, коллеги? -  дурам Юра, -  Подставили же, суки!  Под «вышку» подвести хотели.  Таких ведь и сдать не грех.  И мне дорога очистится, и комитетчик отстанет.  Но ведь опасность того, что все узнают всё равно есть.  Я, вроде как замазался.  Вот если бы я точно знал, что настоящих воров «досок» расстреляют до того, как они успеют всем всё растрепать…»
- Эй, парень, -  позвал Клима хрипловатый голос откуда-то снизу.
Климов посмотрел вниз и увидел, что мужчина, сидящий на нижней полке напротив делает ему знак рукой, чтобы тот спустился.  Пружинно спрыгнув вниз, Юра осторожно присел на нижнюю полку, чтобы не потревожить храпящего мужика, насунувшего на лицо шапку и посмотрел на мужчину, напротив.
- Я -  Князь, -  представился мужчина и протянул Юре жёсткую ладонь, пальцы которой были «унизаны» синими «перстнями» тюремных татуировок, а на тыльной стороне ладони красовалось восходящее солнце с надписью «Север» -  знак того, что заключённый уже отбывал срок в колонии на севере нашей родины.
- Юра, -  представился Климов, пожимая протянутую ладонь.
В вагоне было довольно скудное освещение, но Клим разглядел, что у Князя были седые, хотя и густые ещё волосы, изборождённое морщинами суровое лицо, по которому ему можно было дать около шестидесяти лет, а, может быть и больше и живые голубые, почти синие глаза.  Казалось, будто глаза эти были взяты у какого-то другого, молодого энергичного человека и отданы Князю -  практически старику, отдавшему половину жизни и здоровья тюрьме и лагерям.  Однако, видно было, что крепости и внутреннему стержню этого человека могли позавидовать многие молодые пацаны.
- Я слышал о тебе, Юра, -  сказал Князь, сканируя собеседника взглядом.
Климова бросило сначала в жар, потом в холод.  Что именно слышал Князь?  От кого?  Судя по «галерее» на руках он авторитет, да ещё и не из последних.  «Быстро же у нас новости разлетаются.  Не страна, а деревня какая-то». 
- И, что же слышали? -  попробовал улыбнуться Юрий, пытаясь понять по ничего не выражающему лицу авторитета, какие эмоции он испытывает.  Позже Клим позаимствует у Князя умение вот также скрывать свои эмоции там, где это необходимо, но всё это будет потом, -  Небось слухи какие?
- Да нет, -  Князь улыбнулся одной стороной рта, и во время этой улыбки на миг сверкнула стальная фикса.  Клим почему-то решил, что это недобрый знак и ему стало ещё более неуютно, -  информация проверенная, Юра.
Наступила пауза.  Какая информация?  Кем проверенная?  Если речь идёт о его сотрудничестве с комитетчиком, то как и когда узнали?  Юра сглотнул.  На лбу выступили крупные капли пота, но это можно было списать на духоту в вагоне, ведь окна, понятное дело, открывать запрещалось, да и возможности сделать этого не было из-за решётки.
- А ты, верно за меня не слышал, Юра? -  Князь прищурился.
- Нет, -  честно признался Климов.
- Что ж… зато теперь знаешь, кто я, -  старый вор помолчал, посмотрев в окно, потом сказал, -  а квартирку Штольмана ты знатно выставил.  Шуму на весь Ленинград было.
- А-а, так вы об этом? -  Юра аж вперёд подался.
- А ты о чём подумал? -  взгляд Князя стал более пристальным, -  Вон, аж взмок весь.
- Так и я о том же, -  Юра принуждённо улыбнулся и даже рассмеялся.
Князь веселья не поддержал, но и неодобрения не выразил.  Лицо его осталось спокойным как вода горного озера в тихую погоду.  Старый законник многое повидал на своём веку, прошёл и лагеря и даже на фронте успел побывать, хоть в воровском мире это и не приветствовали.  Ухитрился выжить во время так называемой «сучьей войны» и сохранить при этом «корону».  Как именно?  Об этом знали не многие, но те кто знал -  молчали.  Его не столько боялись, сколько уважали.  Прежде всего за проницательность и умение читать людей по глазам.  Ему даже хотели дать прозвище Шаман, но он от него отказался, мотивируя это тем, что суеверный и не хочет играть с подобными силами и носить такое прозвище ему будет не безопасно.  Сейчас, в разговоре с Юрой он знал больше, чем говорил и видел, как Юра занервничал.  Однако, Климов зарекомендовал себя в криминальном мире как правильный пацан, честный вор и в принципе хитрый, умный и изворотливый товарищ, при этом ценящий дружбу и никогда не сдающий своих.  Климов не был ни крысой, ни сукой и косяков за ним никогда не водилось.  Об этом Князь был хорошо осведомлён.  Такой как Клим был нужен воровскому сообществу и лично ему.  А знал ли Князь о связи Юры с подполковником КГБ?  Это оставалось тайной для всех.  Во всяком случае -  пока.
- Я помогу тебе, Юра, -  наконец проговорил старик, прокашлявшись в рукав казённой тёмно-синей куртки, -  помогу с «коронацией».  Но взамен ты кое-что для меня сделаешь….

                                                        ***

1994 год.  Наши дни.
    Клим раскрыл глаза и резко сел на кровати, выныривая из своего прошлого будто из бурного водоворота.  «И к чему мне Князь привиделся?  Царствие ему небесное».  Протерев ладонями лицо, Клим поднялся и вышел из комнаты, направляясь к своему кабинету.  Нужно было просмотреть украденные девчонкой бумаги предпринимателя Золоторёва по автосервису «Авто плюс».  Это поможет отвлечься от мыслей о Маркове, на котором вор начинал зацикливаться.  Это было нехорошей тенденцией.  В конце концов, если что-то с этой Леной пойдёт не так, ему об этом доложат, так что нет нужны думать об этом постоянно.

                                                       ***

    С того вечера на шашлыках прошло три дня.  В тот вечер я всё-таки рассказала Гере свою историю, всю, без утайки.  Узнав о подставе Люськи, он очень смешно возмущался и говорил, что такую как она подвесил бы за её белые кудри на первом столбе, да и завязал бы бантиком.  Потом ещё раз клятвенно заверил меня, что письмо маме обязательно передаст.  И я отчего-то ему поверила.
- А вот лопатник ты слямзила правильно, -  одобрительно сказал Гера, когда мы были уже в доме Клима, -  но только это тебе повезло в тот раз, а ведь не всегда так бывает.
- Да уж, -  смеясь проговорила я, -  я думала тогда, что умру со страху.
На часах было около двенадцати.  В комнате играла музыка (Толян по просьбе Геры принёс в комнату магнитофон, наверное, с разрешения Клима).  Никто не приказывал ложиться спать, не ругался, не заставлял ничего делать.  Я была накормлена, мне были созданы все условия, а Гера, отвлекая разговорами, не давал задуматься о чём-либо грустном.  Рядом с ним почему-то было спокойнее и, свободнее что ли. 
- А хошь научу воровать так, чтобы тебе везло в семидесяти процентах случаев? -  спросил он и улыбнувшись, подмигнул.
- Да, зачем?  Я вроде бы не собираюсь больше этого делать.
Парень хохотнул, закинув ногу на ногу:
- Зарекалась ворона блестяшки не брать….  Знаешь, у нас в Одессе старые воры, -  в слове «воры» он неизменно делал ударение на последнюю букву, -  находили какую-нибудь заброшенную хавиру, да делали там школу для звонков.
- Что делали?  Для кого делали? -  язык, которым говорил Гера был для меня даже более непонятен, чем английский, по которому у меня всегда была жиденькая тройка.
- А, да, -  махнул рукой Гера, -  ты ж ещё не знаешь фенечки, -  в общем, находили воры ненужную квартиру, и устраивали там школу для малолетних начинающих воров.  А тот, кто учил воров по-ростовски назывался «козлятником».  И знаешь, как учили?  Ставили манекен, обряжали в одежду, а в карманы клали украшения золотые да часы или лопатник.  И должен был молодой пацан вытащить всё это так ловко, чтобы не зазвенели колокольчики, которые привесили к манекену.
- А что же было, если у них не получалось? -  спросила я.
- Тогда их сильно били палкой по рукам.
- Ужас какой, -  поморщилась я.
- Да, -  согласился Гера, -  приятного мало.  Слушай, а хочешь проверить, насколько ты ловкая?
- Это как?  Мне что же в Одессу ехать?  Или в Ростов? -  засмеялась я.
- Да не! -  махнул рукой Гера, -  Бог с тобой!  Это ж я у Клима такой вот манекен попрошу, да и потренируемся с тобой.  А за каждую ошибку, будешь получать щелбан или пендаль.
На том и договорились.  В ту ночь мы с Герой расстались около двух часов ночи.  В свои шестнадцать так поздно я не ложилась спать никогда, не считая того случая с Люськой и клубом.  А уж то, что на следующее утро мне не пришлось вставать по будильнику порадовало меня ещё больше.
    В следующие два дня мы с Герой отрабатывали на манекене техники воровства.  Клим даже позволил делать это не в комнате, а во дворе.  При этом, я иногда замечала, что он пристально наблюдает за нами.  Только я не понимала, зачем?  Для меня это была всего лишь игра.  Когда у меня не получалось вытаскивать что-то из кармана и на манекене звенел колокольчик, Гера подходил ко мне, чтобы дать пендаля или щелбана, а я бегала от него по двору с фразой «попробуй, догони!»  Гера отвечал мне «Москва-Воронеж хрен догонишь!» и охотно бежал за мной.  Потом он сделал мне комплимент, что, вот что я классно научилась делать, так это бегать и уворачиваться, так что, если что, не пропаду.
- Ты, когда письмо маме моей отнесёшь? -  со сбивающимся дыханием спросила я, упираясь ладонями в колени, чтобы немного передохнуть от беготни.
- Завтра отнесу, -  Гера вынул из кармана сложенный тетрадный оисток и продемонстрировал его мне, -  вот оно.  Тобой написано.  Я не выбросил, не переписывал.  Завтра прямо с утра и отнесу.
Я кивнула, немного успокоившись.  Мне по-прежнему было непонятно, зачем я Климу, но тот факт, что у меня всё-таки появился шанс предупредить маму -  радовал.  Пока мы «играли» в воровство с манекена, я не заметила, как Толян сделал ещё несколько фотографий, а Клим включил маленькую японскую видеокамеру.

                                                       ***

    После того, что Геннадий рассказал о Климе, Ирина долго не могла опомниться и весь вечер провела, запершись у себя в комнате.  Марков даже укорил себя, решив, что, наверное, зря он, поддавшись эмоциям, вывалил сестре всё подчистую.  Как бы чего она с собой теперь не сделала.  Но Ирина не собиралась кончать с собой.  Она просто взяла старый фотоальбом и, сев на постели, стала рассматривать фотографии с маленькой Леной.  Вот она идёт в садик.  А вот её День Рождения, а вот 1 сентября.  Какая она тут хорошенькая, аккуратненькая.  Просто картинка.  И тут же Ира подставила к этой фотографии палароидовский снимок, который нашла в почтовом ящике -  немного растрёпанная, в джинсах и кроссовках на бревне у костра в окружении мрачных парней с татуированными руками и рядом красивый, но тоже не внушающий доверия паренёк что-то шепчет ей на ухо. 
- Что ж с тобой случилось, Ленка, -  проговорила Маркова-старшая, обращаясь к фотоснимку.
В этот момент раздался звонок в дверь.  Геннадий был в ванной, поэтому Ирина побежала открывать.  Вообще-то брат всегда напутствовал ей о том, что перед тем, как открыть дверь, нужно спрашивать «кто?», но сейчас, витая в своих мыслях женщина пренебрегла этим правилом.  Открыв дверь, она увидела на пороге высокого худощавого паренька в коричневом пальто и сером берете- восьмиклинке.  Парень неловко топтался, скользя взглядом по хозяйке квартиры.  Маркова, вдруг, поняла, что именно его она видела на фотографии рядом с Леной.
- Ты… -  выдохнула она, -  Это ты… ты её похитил, да?! -  глаза женщины сверкали гневом, взяв парня за отвороты пальто, она словно котёнка зашвырнула его в прихожую и, выйдя на лестницу, посмотрела на верхние и нижние пролёты, чтобы убедиться, что больше визитёров не будет, -  Подожди!  Сейчас с тобой по-другому поговорят!  Гена!
Ошарашенный гость, с головы которого слетел берет ошалело отходил назад, не рискуя даже стоять на пути разъярённой женщины.  Ещё чёрные глаза были абсолютно круглыми.
- Э… вы это чего, мамаша?  Я же…
- Я тебе сейчас такую «мамашу» покажу! -  сняв с плеча кухонное полотенце, Ирина стала охаживать им парня по сине и пониже поясницы, тем самым загоняя в кухню, -  Где моя дочь?!  Отвечай, паршивец!  Гена?  Иди сюда!  Тут этот, с фотографии!
- Ай!  Ай!  Да вы… да погодите же! -  уворачиваясь от полотенца, паренёк выставлял руки вперёд. 
Оказавшись на табурете, Герка, а это был именно он, вынул из-за пазухи сложенный вчетверо тетрадный листок бумаги и протянул его хозяйке:
- Я же ж как раз по этому поводу.  Ведь вы же мама Ленки?  Так вот она просила это вам передать.
Пыл Марковой тут же угас.  Взяв листок, она развернула его и, прочтя написанное, села на второй табурет:
- Так с Леной и правда всё в порядке?  Она жива?
- Конечно жива, -  улыбнулся Гера, поправляя взлохмаченные полотенцем волосы, -  кто ж тогда бы это написал?  Почерк ведь её.  Да-а-а… последний раз меня так мамка лет в десять лупцевала!
- Но… где она?  Она похищена?
- Да нет, конечно, -  улыбнулся, сверкнув белыми зубами молодой вор, -  в гостях она просто.  Вернётся.  Нагуляется и вернётся.
- То есть как это -  нагуляется?!  Ты мне что тут городишь?  Моя Ленка она знаешь… она домашняя!  Где она, я тебя спрашиваю?!
- Домашняя, -  хохотнул Гера, -  это что же, как кошка?  Есть дикие, а есть домашние?  Или как тапочки?  Да вы не волнуйтесь, -  Гера чуть тронул пальцы женщины и стал серьёзнее, -  она сама в переживаниях, что вас предупредить не смогла, но просто там телефона нет.  А я вот был тут по близости, да малёвку и закинул от неё.
- Что закинул?
Маркова поняла, что этот парень ей всё больше не нравится, но она почему-то чувствовала, что насчёт Ленки он не врёт и она действительно, жива.  Однако, дела это не меняло и менее тревожно ей не становилось.  В кухню вошёл Геннадий.
- Что случилось, Ира?  Это кто такой? -  спросил он, вытирая краем банного полотенца пену для бритья со щеки.
- Да это же этот, с фотографии.  Вот, записку от Ленки передал.  Говорит, мол, что Ленка наша там, где-то в гостях, где нет телефона!
Ирина передала брату Ленину записку, тот взглянул на неё, потом пристально посмотрел на Геру и спросил прямо:
- И где же находятся эти «гости».  На климовской даче?  Где?
Внутри полковника Маркова снова поднял голову сотрудник КГБ и от этого «сотрудника» сейчас веяло жутким холодом и неприятностями, так что Герка понял, что надо делать ноги, пока ему не приделали что-нибудь другое, типа дела о похищении несовершеннолетней.  Стражей порядка парень чуял шестым чувством.  Но и Марков не вчера родился.  Что-то шепнув сестре, он направился в Ленину комнату и, как понял парень, стал оттуда кому-то звонить.  А мама Лены стала вдруг неожиданно мягкой и учтивой:
- Ты извини его.  Переживает.  Всё-таки Ленка его единственная родственница кроме меня.  Хочешь чаю.  С баранками.  Расскажешь, что это вдруг Ленка надумала по гостям разъезжать без моего ведома.  А ты-то сам кто?  Её мальчик?
- Я? -  Гера почесал в затылке и как-то растерянно улыбнулся, -  Да я не, я это самое… друг просто.  Она у меня и гостит.  А про какого-такого Клима ваш муж-то говорил?
- Кто?  А-а, Гена-то?  Это ж не муж, это брат мой.
В принципе тем, что она проговорилась, Ирина не совершила особой ошибки, но спасла от многочисленных проблем своего мужа Николая, который должен был вернуться из рейса на следующей неделе, но об этом позже.  А пока она неумело, ни как профессиональный дознаватель, а просто как убитая горем мать пыталась выспрашивать у паренька о своей дочери:
- Ну а что вы там делаете-то?  Небось пьёте, курите?
- Да не, -  махнул рукой Гера, -  не пьёт не курит ваша Ленка.  Ведёт себя примерно.
Разговор в комнате закончился.  Гере показалось, что он даже услышал, как трубка телефона легла на рычаг.  Кому звонил этот человек?  Кому угодно, конечно, но интуиция почти никогда не подводила Герку.  «Никак ментов вызвал.  А меня здесь держат.  Тьфу ты… а Ленка тоже хороша -  не сказала, что у неё дядя мент».
- Извините, а можно в туалет?
Гера встал, но путь ему преградил Марков, вставший так, что обойти его не представлялось возможным:
- Потом сходишь.
- Да как же ж это? -  изобразив саму невинность спросил Гера, -  А если ж я прямо тут…
- Ничего, не обделаешься.
Жёсткий тон Маркова почему-то сразу отбивал желание спорить.  Марков же понимал, что допросить парня просто так, без милицейской формы, наручников и удостоверения не получится.  Он просто ничего не скажет.  Оставалось дожидаться сотрудников с Литейного, которых Филатов обещал прислать с минуты на минуту.  Напряжение нарастало.  Герка оказался в ловушке, убежать из которой не мог.  В дверях кухни стоял человек, гораздо крупнее его, а окно было закрыто, так что на то, чтобы открыть его и выбраться уйдёт непозволительно много времени. 
- Послушайте, я записку передал?  Передал.  Мне идти надо.  Меня дома ждут.  По какому такому закону меня не отпускают? -  пошёл в наступление Гера, -  Насильственное удержание несовершеннолетнего.  Это статья, между прочим»
- А вы с Климом Ленку по какой статье удерживаете? – парировал Марков.
Марков напирал, Гера понимал, что если не получится обойти его силой, значит нужно попробовать хитростью, тем более, что хитрость эта как раз укладывалась в обсуждённый с Климом сценарий три дня назад (то, что Лена попросила паренька передать записку её матери было счастливым совпадением, потому что не будь этого, Гера всё равно должен был бы прийти по этому адресу и сказать примерно то же, что он скажет сейчас).  А сказал парень следующее:
- Знаете, что!  Никто вашу Ленку силой не держит!  Она птица вольная -  чего сама захотела, то и получила.  Кабы её силой удерживали, разве позволяли бы письма разносить да кормили бы на шашлыках?
На миг на кухне возникла заминка.  В наступившей тишине Гера что-то расслышал за окном.  Через миг это «что-то» оформилось во вполне конкретный звук -  звук милицейской сирены.  «Пора текать!»
- Да, и ещё Ленка просила какой-то Машке передать, что скучает, вот.
Улучив момент, Гера всё же проскочил под рукой Маркова, пригнувшись, словно для прохождения в туннель, но -  поздно -  в дверь позвонили.  Марков даже хохотнул, сказав вору, стоящему у входной двери:
- Правильно бежишь.  Открывай, это как раз за тобой.
Геру прошиб пот.  Он бывал во многих переделках, и сейчас как раз была такая же ситуация.  Но городская квартира -  это тебе не одесская улочка, тут не спрячешься, пройдя по бельевой верёвке как по канату.  И тут парня осенило: «бельё… бельё… балкон!»  Уронив на пол прямо перед входной дверью вешалку с одеждой, Гера бросился сначала в одну комнату -  нет, это явно девчачья комната: разбросанные вещи, плакаты на стенах, магнитофон.  И никакого балкона там нет. 
- А, ну, стой! -  крикнул брат хозяйки дома, перепрыгивая через образовавшуюся в прихожей преграду и подбегая к Герке.
Пока мать Лены открывала дверь милиционерам, Марков, схватив Геру в захват, изо всех сил удерживал вёрткого, как уж парня.  Тот, понимая, что ничего другого не остаётся, резко наклонил голову и укусил полковника за руку до крови.  Не ожидавший такой нелепости Марков, выругался и непроизвольно отдёрнул руку, другой рукой держа Герку за воротник пальто.  А вот это была уже очень удобная позиция, потому что вор просто выскочил из распахнутого пальто и, заскочив во вторую комнату, тут же закрыл дверь, закрыв её на щеколду.
- Ломайте дверь! -  послышался голос милиционера.
- Осторожнее только, -  взволнованно попросила Ленина мама, -  на какие деньги я потом новую ставить буду?
Пока милиционеры и брат успокаивали Ленину маму, у Геры было время выдохнуть и осмотреться.  «Чёрт!  Это ж «сталинка»! -  осенило вора, -  Здесь балконов просто нет!»  Вообще-то Герасим никогда себя лохом не считал и всегда боялся прослыть таковым, но сейчас он вынужден был признать, что лохонулся, выбирая для себя такой путь отхода.  К неудовольствию своему парень понял, что ему не остаётся ничего другого, как только прыгать с третьего этажа.  Тем более что милиционеры уже ломают дверь.  Это было делом рискованным, но, как говорится, кто не рискует, тот не выигрывает.  Подбежав к окну, Герка ловко взобрался на подоконник, случайно сбив на пол горшок с геранью, и, открыв окно, прыгнул вниз.  И сделал это он как раз в тот самый момент, когда один из милиционеров ногой выбил дверь и вбежал в комнату.
    Всё это выглядело красиво, почти как в голливудском кино, только вскрики и причитания Ирины на заднем плане, да матерная ругань второго милиционера портили картину.  Но, всё это было бесполезно.
- Ушёл, сука!
Вбежавший в комнату Марков рванулся к окну.  Он готов был сам выпрыгнуть с третьего этажа и погнаться за вором, но, посмотрев вниз увидел отъезжающий со двора грузовик-мусоровоз, на крыше которого сидела фигура в коричневом пальто и приветливо махала Маркову рукой.
- Давайте я его снять попробую!
Один из милиционеров тоже встал у окна и выхватив табельный «Макаров», прицелился в удаляющуюся на грузовике фигуру.  Однако, Марков придержал руку милиционера:
- Стой, капитан!  Не надо.
- Так уйдёт же, товарищ полковник!
- Пусть… -  Марков сжал зубы, будто от сильной боли, не сводя застывшего ледяного взгляда, в глубине которого плескалась боль, с почти исчезнувшего вдали мусоровоза, -  малолетка он ещё.  Небось и восемнадцати нет.  Попадётся ещё раз -  можно будет разговорить.  Он говорливый.  К тому же, это единственная ниточка, связывающая нас с Леной, -  помолчав немного, Марков добавив, медленно повернувшись к милиционерам, -  составьте фоторобот этого красавца и поройтесь в картотеках, может проходил уже где-то.
- Есть! -  милиционеры отдали честь и, извинившись перед Ириной за учинённый беспорядок, покинули квартиру.
Стражи порядка даже не заметили, как выполняют приказы московского полковника МУРа, у которого даже нет санкции за командование питерской милицией.  Настолько сильно было психологическое влияние Маркова на молодые кадры.

                                                   ***

    В отличии от Геры, который, удачно спрыгнув на мусоровоз, но неудачно вывихнул ногу и теперь несколько дней вынужден будет хромать, и Лены Марковой, которая в ожидании нового приятеля вся извелась сидя на даче у Клима и гадая, доставил ли тот записку её матери, Гена бычков уже пятый день валялся на больничной койке Мариинской больницы.  Никакого разрыва крестообразной связки у него не нашли, что безусловно радовало спортсмена, но вот сильный ушиб, лёгкое переохлаждение и многочисленные ссадины требовали ухода.  Нашедший его тогда на берегу реки Олег Скворцов сказал в больнице, что Гену с горы в реку столкнули хулиганы, потому ни врачи ни медсёстры особых вопросов задавать не стали.  В середине девяностых, да ещё и за городом это было обычным делом, так что на такие происшествия, если они не оканчивались какими-либо серьёзными последствиями и, милиция-то не всегда выезжала.  Первые три дня были мучительными, потому что колено нещадно болело, так что первую ночь Бычков не мог спать без обезболивающего.  Потом, когда ситуация немного стабилизировалась, а температуру, поднявшуюся после переохлаждения в ледяной воде, сбили, деятельная натура не привыкшего долго находиться без движения, а, что ещё хуже, долго болеть, Гены, требовала какой-то активности.  Общения или, как говорила современная молодёжь «движухи».  «Да-а-а, будь тут сейчас Фильков, он бы меня мигом на соревнования отправил», -  подумал Гена, откладывая в сторону позавчерашнюю газету, оставленную товарищем по двухместной палате, который вчера выписался.  Своего тренера по сборной Пал Палыча Бычков вспоминал уже трижды, пока находился в отделении травматологии, хотя, занимаясь у него мечтал забыть, как страшный сон и никогда не видеть.  Однако, во всём произошедшем с ним, включая побег от него Лены Марковой, Гена видел один большой плюс -  пока он здесь, ему не нужно будет видеть ни Клима, ни остальную братву.  Не нужно ездить ни на «стрелки», ни на разборки, не надо «пасти» глупых визжащих девиц.  А главное, можно всё хорошенько обдумать на предмет того, как жить дальше.
- К вам посетитель, -  с дежурной улыбкой проговорила молоденькая медсестра, заглянув в палату спортсмена.
- Кто?  Мать? -  Гена приподнялся на локтях.  Придя в себя в больнице в день поступления, он попросил врачей позвонить матери и сказать о том, где он, так как его сотовый телефон намок и пришёл в негодность.
- Да нет, -  отозвалась девушка, -  ваш друг.  Который привёз вас сюда.
- Олежа? -  на губах Гены появилась улыбка, -  Пусть проходит, конечно.
Медсестра вышла, а через минуту в палату зашёл скворцов в голубых бахилах и белом халате, накинутом прямо на короткую кожаную куртку.  В руках у него было два больших пакета.
- Ну, как ты тут?  Поправляешься? -  ободряюще улыбнулся Олег, ставя пакеты на прикроватную тумбочку.  В одном из них послышался характерный бутылочный звон, -  Я вот тут гостинцев тебе принёс!
Визитёр плотнее прикрыл дверь палаты, а затем стал выкладывать из пакетов на тумбочку апельсины, шоколад, яблоки, выставил два пустых стакана и бутылку «Столичной».  Увидев водку, Гена засмеялся и покачал головой:
- Ты чё, Скворцов?  Это уж совсем беспредел.  Мы ж в больнице.  Нельзя мне этого.
- Да ладно тебе, -  махнул рукой приятель, сноровисто, с хрустом отвинчивая пробку и плеснув белую жидкость сначала в один стакан, потом в другой.  Получилось, что в каждом было граммов по пятьдесят, не больше, -  мы ж по чуть-чуть, смотри.  Это же в таких количествах и для здоровья полезно.
Друзья соприкоснулись стаканами, выпили, поморщились.  Олег занюхал рукавом, Гена открыл плитку шоколада и закусил, потом стал жевать зелёное яблоко с румяным красным боком.  С минуту оба молчали, потом Бычков нарушил тишину, пристально посмотрев на Олега:
- Ты скажи, ты насчёт нашей темы думал?
Сосредоточенно вырезавший выкидным ножом розу из апельсиновой кожуры Скворцов, прервал своё занятие и, вздохнув, посмотрел на спортсмена:
- Думать-то я думал, но, Ген, сейчас это нереально.  Ты пойми   что мой Слон, что твой Клим, они же нас везде достанут.  Мы с тобой кто?  «Быки», «Торпеды», «Мясо», понимаешь?  А сейчас в городе что не день, то «стрелка», то ещё что-нибудь, и мы по-любому на виду должны быть.  И если мы затаимся, это ж будет жуть как подозрительно.
Гена снова откусил яблоко и некоторое время сосредоточенно жевал, обдумывая слова Скворцова.  Друг был во всём прав, но Гена понимал также и то, что он не хочет и не может больше вариться в этой бандитской каше.  Казалось, что когда Кошкина арестовали, с Бычкова будто слетел неясный дурман.  Порвалась та привязь, на которой удерживал его Дима и Гена понял, что он теперь может сам принимать решения!  Загвоздка была лишь в том, что Гена редко делал это самостоятельно, потому что в детстве за него всё решали родители, потом учителя, потом тренер, а потом Дима-Студент.  А теперь Бычков вдруг стал предоставлен сам себе и, на радостях, забыл ещё об одном важном препятствии к своей свободе, о котором поспешил напомнить ему Скворцов:
- Ты про Клима своего не забывай.  Я о нём знаю мало, но говорят в городе, что это человек не простой, понимаешь?  Не такой, как все наши.
- Да что ж он, золотой что ли? -  сказал спортсмен, отламывая шоколад, -  Или заколдованный? -  потом подумал немного и спросил, подняв серьёзный взгляд на Скворцова, -  Слушай, Олежа, а есть у тебя такое место, о котором братва не в курсах?
- Это хата что ли съёмная?  Ну, есть одна.  А тебе зачем?
Бычков не ответил, только молча разлил по второй порции водки.  Они снова выпили.  Так и не дождавшись ответа, Олег спросил:
- Ты чего, Гендос?  Тебе хата-то зачем?
- В общем так, Олежа, когда меня выписывать будут, а, лучше на день раньше, забери меня из больницы и отвези туда, только так, чтобы вообще, ни одна живая душа, понял?
Такие сложные умственные комбинации для Бычкова были несвойственны, потому Скворцов вытаращился на него с неподдельным изумлением:
- Ты чё, Ген?  Ты там что ли прятаться собрался?  И как долго?  А потом-то что?
- А потом, Олежа, будет потом, -  Генка ободряюще улыбнулся другу, отсалютовав половинкой яблока, -  мы обязательно что-нибудь придумаем.

                                                   ***

    Весь следующий день после того, как Гера пообещал отнести записку моей маме, его не было.  Выспавшись до полудня, я позавтракала, а потом, не зная, чем себя занять, так, от скуки, решила сама потренироваться на манекене для будущих воров, который вечером Гера перенёс ко мне в комнату.  Это было очень азартно -  вынуть кошелёк, часы, или иную другую мелочь из кармана на манекене так, чтобы не зазвенели колокольчики и когда у меня это всё-таки получалось, я испытывала такую радость, будто выиграла в какой-то очень сложной, но интересной игре.  А ещё, где-то ближе к вечеру я осознала очень странную вещь: оказывается, сегодня мне было не просто скучно, как бывает, когда нечем заняться, а скучно без конкретного человека -  без Геры.  Я несколько раз ловила себя на мысли, что думаю о Гере, пытаясь воскресить в памяти черты его лица как можно детальнее, что нахожу эти черты красивыми.  А, иногда я даже улыбалась сама себе, вспоминая какую-нибудь наиболее смешную его шутку или рассказанную им историю.  «Ну что за тупость? -  думала я, когда часов в одиннадцать вечера улеглась в постель и, по инерции, то и дело поглядывала в сторону входной двери, -  Он же даже как друг не может мне нравиться.  Он же вор!  Но, с другой стороны -  все воруют в детстве по мелочи.  А я вон, даже и не по мелочи там, в «МакДональдсе», ну так что же мне теперь возненавидеть себя за это?  В конце концов, он же никого не убил, не покалечил».  Я не знала, так ли это, но почему-то никак не могла представить, чтобы парень в семнадцать лет мог убить кого-то.  А ещё я мысленно сравнила его с Люськой Кучеренко и решила для себя, что вот она-то как раз намного хуже: заносчивая, подлая и высокомерная.  А Гера он весёлый, душевный и совсем не надменный.  «Хотя, я же его не знаю совсем.  Вот Машка бы точно сказала, что я слишком наивная!  Интересно, а что бы про него сказали мама и дядя Гена, естественно, не зная, кто он?»  Размышляя так, я повернулась на бок и, поплотнее укрывшись одеялом, попыталась заснуть, мысленно умоляя судьбу (или что там такое невидимое существует), чтобы Гера не обманул и передал маме мою записку.
    Я уже практически провалилась в сон и мне даже начинало что-то сниться, когда ручка двери повернулась.  Потом дверь заскрипела.  Весь сон как рукой сняло.  Встрепенувшись, я резко села на кровати, натянув одеяло до подбородка.  Не дай бог это кто-то из климовских бандитов решил, как они выражаются, заглянуть на огонёк, чтобы скоротать ночку.
- Ты кто? -  нервно спросила я, судорожно оглядываясь, чем бы таким запустить в нежданного гостя.  Но из комнаты, в которой я находилась было убрано всё лишнее.  Всё, что можно использовать в качестве самообороны.  Здесь не было даже стульев.
Меж тем, фигура в тёмном приближалась.  Запаниковав, я швырнула в человека подушкой.  Однако, тот ловко поймал её и вдруг рассмеялся:
- Боевая семейка!  Одна меня полотенцем лупцует, другая подушками кидается.
- О, господи! -  я выдохнула, упав на кровать, -  Гера -  напугал! -  потом, снова сев, подалась вперёд, потянув его за рукав, чтобы сел на кровать, а, заодно, вернул мне подушку, -  ну так чего, записку-то маме передал?
- Передать-то передал, -  Гера взъерошил тёмные волосы, -  Только ты это, ты чего не сказала, что у тебя дядя мусор?
- То есть как это мусор? -  обиделась я, -  Он очень хороший!  Он человек, а не…
- Да не об этом я, -  засмеялся Гера, -  мусор -  это то же, что мент значит.
«Ага, значит с дядей Геной он тоже пересёкся, -  улыбнулась про себя я, -  это очень хорошо.  Дядя наверняка выяснил у него адрес места, где я нахожусь, и скоро спасёт меня!» 
- Да я как-то и забыла, -  с самым невинным видом проговорила я, пожимая плечами, -  и как тебе мой дядя?  Вы разговаривали?
- Да уж, поговорили! -  усмехнулся Герка, потирая ногу пониже колена, -  он других ментов вызвал и меня чуть не пристрелили.  Еле ушёл.  А до того твоя мама как накинулась на меня -  слова не дала вставить.  Как набросилась и давай лупцевать полотенцем по хребту.
Представив подобную картину, я не выдержала и рассмеялась в голос.  Моя мама была страшна в гневе, так что Гере я не завидовала.  Потом, правда, я посерьёзнела и спросила:
- Она там как?  Не плакала?
- При мне нет.  Бледная очень.  Осунувшаяся.  С синяками под глазами. 
- Злится на меня, да?
- Скорее на меня, -  усмехнулся Гера, -  правда, потом вроде как смягчилась, когда я сказал, что ты просто в гостях и никто тебя не похищал.  Но, ты готовься, домой вернёшься, накажет, наверное.
- Наверное, -  улыбнулась я.
На душе у меня стало легко-легко.  Если Герка не врал, то он очень правильно сделал, что успокоил маму.  Наказание, конечно, вещь неприятная, зато мама теперь точно спокойна, теперь она знает, что я жива, здорова как корова и…  «Кстати, интересно, когда меня отпустят?  Не вечно же мне тут сидеть.  Спрошу завтра у Клима».
- Ладно, я это, пойду, -  Гера поднялся, тяжело опираясь на правую ногу, -  а, да, вот, чтобы ты точно знала, что я не обманул и был именно у тебя дома, смотри.
Парень вынул из кармана белую кружевную салфетку с красной розой, которой дома мама накрывала на ночь оставленный на столе пирог.  Включив ночник, я как следует рассмотрела салфетку.  Перепутать было невозможно, потому что эта вещь была связана моей бабушкой нам в подарок, когда я была ещё совсем маленькой и уж её я отличила бы от тысячи других.  Теперь уже сомневаться в Гере не приходилось -  не обманул.  Я улыбнулась и тронула руку молодого вора:
- Спасибо тебе большое.
- Да нет базара, -  улыбнулся он в ответ, -  обращайся.  Только в другой раз нужно брать с собой каску и броник.
Мы оба рассмеялись.  Когда Гера уже дошёл до двери, он обернулся и сказал:
- Ты такая красивая, когда улыбаешься.
Не дождавшись моего ответа, он вышел.  Но, собственно говоря, ждать ответа ему бы пришлось очень долго, потому что его слова так шокировали меня, что я ещё долго сидела с полуоткрытым ртом и глупо хлопала глазами.  Это Люська-Барби, привыкшая к комплиментам, воспринимала подобные признания молодых людей как должное, для меня же такое было в новинку.  Я дружила с парнями с одиннадцати лет, играла в футбол, обменивалась кассетами, ходила в кино в их компании, но это была именно дружба и никто из них никогда не делал мне комплименты, какие делают девчонкам.  Наибольшее признание, которого я удостаивалась была фраза «ну ты ваще девчонка-пацанка!»  Так что сегодня Гера шокировал меня, сделав мне первый в моей жизни комплимент.  В таком приятном шоке я, собственно, и заснула.  Заснула крепко и спокойно.  Впервые я спала так спокойно в стенах бандитской дачи.

                                                        ***

    Утро подполковника Филатова началось как всегда хмуро.  По правде говоря, оно было хмурым всегда и дело было не в серой ноябрьской погоде или возрасте подполковника, а просто в самом его характере.  Сначала он, как это часто случалось, поругался с женой, потом опоздал на автобус, а потом, всё-таки доехав до работы на следующем промочил ноги, на бегу вступив в огромную глубокую лужу.  Но окончательно настроение ему испортил сержант Кармашкин, который без стука ворвался к нему в кабинет и запальчиво начал тараторить что-то.  Не выспавшийся Филатов даже не сразу понял, что именно, потому, поднявшись со своего места, хлопнул по столу ладонью:
- Сержант, немедленно покинь мой кабинет!
Размахивающий каким-то жёлтым конвертом Кармашкин, замер:
- Не понял, товарищ подполковник.  Так я же…
- Выйди!  И войди снова.  Как положено по уставу.
Кармашкин подчинился.  Выйдя из кабинета начальника, он закрыл за собой дверь, потом постучался и, получив разрешение войти, вошёл, отдал честь и доложил:
- Товарищ подполковник, разрешите доложить!
- Докладывай, что у тебя.
- Сегодня утром дежурный передал, вот.
С этими словами Кармашкин положил на стол Филатова жёлтый конверт, в котором по очертаниям лежало что-то твёрдое и прямоугольное.  На конверте было написано «Маркову Г. А.».  Увидев конверт, Филатов сосредоточенно осмотрел его, не прикасаясь пока руками.
- Товарищ подполковник, там точно не взрывчатка.  Я относил ребятам в лабораторию, они его проверили и на рентгене просветили.
- А кто принёс?
- Дежурный сказал -  гаишник какой-то.
- Хорошо.  Свободен.
Кармашкин вышел, а Филатов медленно сел, продолжая гипнотизировать конверт взглядом, но, всё ещё не прикасаясь к нему.  «Странное дело.  Почему Маркову такие «подарки» сюда присылают?  Неужели не знают, что он здесь не работает?  Или наоборот -  этот кто-то знает, что он здесь часто бывает, и…»  В Иване Михайловиче боролись два противоречивых желание: с одной стороны -  позвонить Маркову, попросить приехать и просто передать ему конверт, ничего не спрашивая, а с другой -  чувствовал Филатов, что то, что внутри как-то было связано с Леной Марковой, и вот тут любопытство захлестнуло его со страшной силой, ведь он втайне всё ещё лелеял мысль о том, чтобы посадить эту девчонку за кражу кошелька у его дочери в «Макдональдсе».
    Аккуратно прорезав ножом для бумаги толстый конверт, Филатов раскрыл его и вынул содержимое.  Это оказалась видеокассета.  Обычная такая кассета, на которую можно с одинаковым успехом записать как запрещённое кино для взрослых, так и свадьбу или День Рождения родственников.  Повертев её в руках, подполковник хмыкнул и, пожав плечами, вышел из кабинета.  Видеомагнитофонов на весь Литейный было, как и компьютеров, всего три, так что, чтоб ы просмотреть запись, ему пришлось идти в специально отведённый для этого конференц-зал, где обычно показывали учебные фильмы молодым, только что пришедшим на работу криминалистам.  Записи было немного, всего минут десять, но то, что на ней было потрясло подполковника до глубины души: Лена Маркова и какой-то молодой темноволосый парнишка бегали вокруг чучела в каком-то дворе (по-видимому, на чьей-то даче).  «Ну бегают и бегают.  Резвится молодёжь.  И что здесь такого?» -  не мог понять Филатов.  Но не мог он этого понять ровно до той минуты, пока не прибавил звук и внимательно не присмотрелся к «чучелу».
- Вот смотри сюда, видишь звенелки вокруг карманов? -  весело улыбаясь говорил парень на видео.
Лена Маркова кивала, внимательно слушая и наблюдая.
- Так вот!  Молодой вор, чтобы наблатыкаться в своём навыке должен так наловчиться на манекене, чтобы, вытаскивая вещи из карманов надетой на манекен вещи, ни один колокольчик не зазвенел. 
- А что, это разве так сложно? -  со смехом отвечала Маркова.
- А-а, это все говорят, что легко!  А ты сама-то попробуй!  Ежели у тебя хоть раз получится, считай, ты будущий карманник!
Филатов не стал досматривать, получилось у Лены Марковой или нет.  Ему хватило и того, что он увидел.  Он был человеком не глупым и читал ни раз историю криминалистики ти знал, что за манекен был установлен во дворе и что за «урок» преподавал Марковой юный брюнет, который, судя по манерам сам был учеником какого-то вора старой формации.  Подполковник мгновенно связал это видео с кражей из «МакДональдса» и с бандитами Кошкиным и Бычковым и даже с наркотиками на «Сенном».  Теперь, как ему казалось, он легче лёгкого сможет посадить эту девчонку и доказать Маркову, что будь он в прошлом хоть главой КГБ, он бы не смог покрывать свою бандитку вечно и рано или поздно, закон всё-таки восторжествует. 
    Вынув кассету из магнитофона, Филатов потряс ею в воздухе, будто грозя неизвестно кому, усмехнулся и вернулся к себе в кабинет.  Бережно положив «улику» в ящик стола, он навертел на дисковом телефоне номер квартиры Марковых.  Трубку подняла Ирина. 
- Здравствуйте, -  как можно любезнее поздоровался подполковник, -  это вас подполковник Филатов беспокоит.  А Геннадия Александровича можно услышать?
- Ой… вы же с Литейного да?  Я вас помню.  Вы, нашли Лену?
Филатов уловил тревогу в голосе женщины, однако, было слышно также и то, что она не была в такой всепоглощающей панике, как описывал это полковник МУРа при их последней встрече.  «Не иначе как сама знает где её дочь и покрывает?» -  мелькнуло в голове Филатова.  Но на вопрос он ответил всё также доброжелательно:
- Нет.  Но, мы почти уверены, что она жива и здорова.
- Что значит «почти уверены»? -  упавшим голосом спросила женщина.
Филатов хотел ответить, но не успел, потому что трубку перехватили.  Послышался голос полковника:
- Алло!
- Здравствуй, Геннадий.
- А-а, Иван Михайлович!  В чём дело?  Что-то случилось?  Что ты мою сестру пугаешь?
- Да не то чтобы случилось… в общем, приезжай-ка ты прямо сейчас ко мне на Литейный.  Есть очень интересные новости про твою Лену.
- Еду! -  коротко ответил Марков и положил трубку.
Настроение подполковника Филатова медленно, но верно улучшалось.

                                                       ***

    От дома Марковых до управления на Литейном было минут сорок езды, но Марков долетел за двадцать, игнорируя светофоры и превышая скорость.  Он понимал, что пользуется служебным положением, за что по закону рискует влететь на огромные штрафы, если не хуже.  Но мысль о том, что Филатов вперёд него нарыл что-то про Лену гнала полковника вперёд, словно катящаяся за спиной снежная лавина.  Приехав на Литейный, Геннадий взлетел вверх по лестнице и, коротко поздоровавшись с Филатовым, попросил ввести его в курс дела.
- Пошли со мной, -  достав из ящика стола видеокассету, улыбнулся подполковник, -  сейчас сам всё увидишь.
- Да ты расскажи в чём дело.  Что это за кассета?
Но Иван Михайлович лишь загадочно улыбнулся и, поднявшись, первым вышел из кабинета.  Марков не любил, когда им нагло манипулировали ничего при этом не объясняя, но сейчас была не та ситуация, чтобы вдаваться в такие подробности, поэтому он молча проследовал за подполковником.
    Кассету они просмотрели три раза подряд.  Первый -  для ознакомления, второй -  потому что Марков, как опытный чекист высматривал детали, чтобы попытаться понять, где находится Лена, что это за место.  А вот третий раз посмотреть видео заставил сам Филатов:
- Ты не на сосенки смотри, полковник!  Ты на племянницу свою смотри!  Смотри как следует.  И особенно на то, что она делает!
Тон подполковника стал холодным, жёстким и совсем чужим.  Из помощника и приятеля он, вдруг, превратился в обвинителя, а его палец с коротко остриженным ногтем указывал на обучающий манекен, на котором был надет пиджак со множеством карманов.  Звук Филатов тоже сделал по громче, так, чтобы Марков уж точно расслышал, как его племянницу обучают азам воровского мастерства, а она, что характерно, улыбается, не выказывая даже малейшего сопротивления.
- И это так она у тебя похищена? -  спросил Филатов, когда видео закончилось.
Лицо Геннадия было бледным, щека чуть подрагивала.  Он не слышал заданного ему вопроса.  «Не может этого быть! -  билось у него в голове, -  Она… она всё-таки с Климом…  Сначала шашлыки, теперь это…»
- Включи-ка ещё раз, -  попросил он, не глядя на подполковника.
- Да пожалуйста, -  усмехнулся тот, -  только что это тебе даст?  Лишний раз душу себе рвать.  Помнишь советский фильм «Розыгрыш»?  Так вот там учительница всё время говорила: «Увяз коготок -  всей птичке пропасть».  Вот и пропала твоя птичка.  Ты ж посмотри, она…
- Да тихо ты! -  Марков сделал останавливающий жест.
Филатов замолчал, даже не став выговаривать московскому коллеге за хамство, а Геннадий в тишине весь обратился в зрение и слух.  Он даже попросил выключить в кабинете свет.  Он искал оправдания для Лены.  Искал следы инсценировки, или того, что её заставляют это делать.  Всматривался в проходящих туда-сюда на заднем плане бандитов, в лицо Лены и этого черноволосого парня, имя которого он теперь знал.  Хоть что-то!  Напряжение в лице Лены, или угроза во взгляде кого-то из бандитов!  Но нет!  Ничего такого опытный кагэбэшник не заметил.  Похоже было, что Лена вообще не знала, что её снимают.  Она была спокойна, расслаблена и явно в приподнятом настроении.  Зрачки её не были расширены, кожа не была бледной, на ней не было лихорадочного румянца.  Значит, ей ничего не кололи, она не пила и не курила «травки» для поднятия настроения.
- Как же это так-то? -  выдохнул Марков медленно поднимаясь из-за стола.
- А вот так! -  жестом фокусника Филатов вынул кассету из видеомагнитофона и положи её за пазуху, потом сказал, впившись в Маркова тяжёлым взглядом, -  Всё, Геннадий Александрович!  Сядет твоя Лена и сядет надолго!  Тоже мне -  похищенная! 
- Да подожди ты, Иван!  Она же школьница ещё….  Может её заставили, запугали…  Если она у Клима, то…
Филатов хохотнул, смехом Мефистофеля:
- Ну да, школьница!  Видел я сейчас эту школу!  Такие «школы» в двадцатые-тридцатые годы в Одессе да в Ростове законники устраивали, чтобы взращивать молодое поколение воров. 
Марков открыл было рот, чтобы возразить что-то, но вспомнил фотографию, анонимно подброшенную в почтовый ящик, потом весёлого проныру Герку, который заверял, что всё с Ленкой в порядке.  Не похоже всё это было на похищение.  Похитители так себя не ведут.  Не вывозят жертву на шашлыки, не развлекают её «весёлыми стартами» во дворе и не позволяют передавать от неё записки и делать звонки.  Иван Михайлович, поняв, что аргументов у чекиста больше нет, положил руку ему на плечо и сказал, как можно мягче:
- Ты прости, Геннадий Александрович, но дальше я тебе не помощник.  Если бы тут правда имело место похищение -  это одно, а тут… ты сам видел.  Твоя Лена всех нас, видать, обвела вокруг пальца.
- А, если кассета -  монтаж? -  прибегнул к последнему аргументу Марков.
- Мы и это проверим, ты не волнуйся.
Постояв ещё с полминуты, Филатов вышел, дав понять, что разговор окончен.

                                                        ***

    Наутро я, как всегда позавтракав в отведённой мне комнате, дождалась, пока Вован придёт забирать тарелки и чашку, и спросила его:
- А мне с Климом можно поговорить?  Правда, очень нужно.
Бандит усмехнулся:
- Иш ты, освоилась!  С Климом ей поговорить!  Для тебя он Климов Юрий Сергеевич! -  Вован сделал паузу, потом сказал уже мягче, -  А поговорить можно.  Он как раз ждёт тебя.
«Надо же, как интересно», -  удивилась про себя я, но ничего не ответила.  Умывшись и причесавшись, я направилась в кабинет «вора в законе».
    Сегодня Клим явно был в добром расположении духа.  Он пил кофе и читал утреннюю газету.  Камин с утра ещё не был затоплен, поэтому в кабинете было прохладно.  Увидев меня, вор улыбнулся и в этой улыбке не было сегодня ни холода, ни угрозы.  Это почему-то насторожило.
- Утро доброе, красавица!  Как дела сегодня?
- Нормально, -  сдержанно ответила я, переминаясь с ноги на ногу, однако не испытывая уже настолько сильного страха перед Климом, как в первую встречу.  За эти четыре дня я уже как будто привыкла к нему что ли, -  я это… я спросить хотела.  То есть, поинтересоваться.
- Интересуйся, -  Клим отложил газету и пристально посмотрел на меня.
- А, когда вы меня отпустите?  Я домой хочу.
По губам мужчины вновь зазмеилась улыбка:
- Да хоть сегодня, -  он чуть развёл руки в стороны, делая великодушный жест.
В первые секунды я не поверила сказанному и долго смотрела на мужчину, пытаясь разглядеть по его лицу, где же подвох?  То держал тут под угрозой смерти, а то вдруг раз -  и гуляй Лена на все четыре стороны!
- Ч-что, правда можно? -  недоверчиво прищурилась я.
- Если ты хочешь, -  Клим поднялся из-за стола и, медленно обойдя его, присел на столешницу, -  а-то смотри, оставайся.
- Да нет, -  улыбнулась я, -  я это просто… от радости переспросила.
Клим закурил, щёлкнув тяжёлой красивой зажигалкой, потом посмотрел на меня, сквозь густой сигаретный дым и проговорил:
- Вован отвезёт тебя прямо до дома, чтобы у тебя по дороге проблем не возникло.  Только ты мне скажи, где вещи твои?  Когда тебя к Гене отвозили, у тебя собой был рюкзак.  Где он?
- Я его у Гены оставила, когда сбегала, -  ответила я и опустила голову так, будто совершила какую-то провинность.  Удивительно, что тогда, в день побега с дачи спортсмена, я интуитивно положила в куртку тонкую тетрадь на двенадцать листов, которую вытащила из рюкзака.  Как знала, что придётся писать маме записку.
Климу такая моя оплошность не понравилась:
- Плохо это, -  проговорил он, разгоняя дым рукой, -  на даче у Гены был ОМОН.  Теперь он будет в розыске по обвинению в твоём похищении.
Я пожала плечами и ничего не ответила.  Гена, конечно, может быть и не был абсолютным злом и, я даже уверена, что он мог бы стать хорошим человеком, но мне не было его жаль, потому что из-за него и из-за Димы я натерпелась такого страху, что долго ещё, наверное, не смогу спокойно смотреть на чёрные джипы.  Кроме того, он с Димой похищал тогда Машку, а она подобные ситуации переживает гораздо тяжелее, чем я.  Клим, видимо понял, что я не буду продолжать разговор о Гене и сказал:
- Но сделанного не воротишь.  Это уже будет мой головняк, тем более, что Гена этот вообще пропал куда-то.  А ты можешь забирать куртку и выходи во двор.  Я скажу Вовану, чтобы отвёз тебя домой.
- Спасибо! -  проникновенно сказала я и улыбнулась.
Вор тоже улыбнулся и напомнил, как бы невзначай:
- У нас говорят «благодарю».
Я кивнула, хотя посчитала эту информацию сейчас совершенно для себя ненужной и, развернувшись, пошла к двери.  На пороге я обернулась и спросила, почему-то залившись краской смущения:
- А с Геркой можно попрощаться?
- А Герки нет.  Он птица вольная.  Сегодня здесь, а завтра там, -  мужчина улыбнулся, -  но ты не переживай, я думаю вы ещё ни раз увидитесь. 
Я кивнула и вышла.  Радость от того, что я наконец-то вырвусь с климовской дачи и вернусь к маме, к Машке, к своей обычной жизни омрачалась немного тем, что её не разделит Герка.  Я ещё сама не понимала почему, но мне отчего-то было важно, чтобы он был рядом.  «Наверное, так начинается крепкая дружба, -  решила для себя я, -  наверное это как с Машкой.  Только ощущается почему-то по-другому».

                                                         ***

    Мне казалось, что машина Вована летела над землёй, не касаясь её колёсами.  Или это внутри меня всё взлетало от счастья?  Я не понимала, зачем Киму нужно было, чтобы я была на его даче, если я там, фактически, ничего не делала, но задумываться об этом я не собиралась.  Главное, что я -  целая и невредимая возвращаюсь домой!  От этой мысли по губам сама собой расползалась улыбка.  И даже каменное туповатое лицо Вована не раздражало, и попсовая музыка, звучащая из магнитолы, поднимала настроение.
- Ну всё, вали домой, -  сказал бандит, когда машина остановилась в густых кустах за моим домом, -  быстро давай, а-то меня засветишь.
Меня не нужно было просить дважды.  Сказав ему «пока», я выскочила из машины и, улыбаясь во все тридцать два, бросилась к своему подъезду.  Вбежав в него, я едва не сбила с ног нашу соседку сверху и, извинившись на бегу, понеслась дальше на свой родной третий этаж.  Один звонок, второй, третий.
- Кто там? -  послышался за дверью встревоженный мамин голос.  Услышав его, я почувствовала, что в глазах у меня защипало и я вот-вот заплачу.
- Мам, это я, Лена.
Пока мама открывала дверь, сердце у меня колотилось, словно боевые барабаны какого-нибудь африканского племени.  И вот, наконец, дверь открылась.  На пороге стояла мама в домашнем халате и фартуке.  Несколько секунд мы просто смотрели друг на друга, и у неё, и у меня в глазах стояли слёзы, потом я выдавила дрожащим голосом:
- Мам, я так соскучилась…
- Ленка…  Зараза ты такая, -  отозвалась мама и, заключив меня в объятия, разрыдалась в голос.  Я сделала то же самое.
    Наши с мамой объятия и слёзы тёплой встречи переместились в квартиру, в её комнату.  Мы плакали, обнимая друг друга где-то около получаса и не могли нарадоваться встрече.  Потом, когда первая волна эмоций схлынула, мама отстранила меня от себя и, взяв одной рукой за плечо, другой отвесила, вдруг, крепкий подзатыльник:
- А теперь рассказывай, где ты была, зараза такая?!
- Мам, ты чего? -  опешила я, увидев злость в её всё ещё заплаканных глазах.
- А ничего!  Мы-то думали, что тебя похитили, что тебя убили!  А ты там на шашлыках развлекалась.  Кто эти люди?!  Это бандиты, да?
Мама встала с дивана и, подойдя к секретеру достала что-то и ткнула мне под нос.  Присмотревшись, я увидела, что это палароидовская фотография, на которой мы с Геркой, Клим и его бандиты у костра на озере, когда мы ездили на шашлыки.
- А, мам, это самое, понимаешь… мне пришлось.  Они сказали, что, если я поеду с ними, тогда они позволят передать тебе весточку.  Клим сказал, чтобы я просто пожила него и всё.  А иначе он угрожал мне, что пришлёт тебе мой локон волос и скажет, что меня убили, понимаешь?
Я смотрела на маму и мысленно умоляла её поверить мне, потому что я ведь говорила чистую правду.  Мама слушала меня, но по временам смотрела на фотографию.  Потом она произнесла с сомнением:
- Что-то ты тут не выглядишь очень напуганной.  Смеёшься вон.
- Мам, а где твоя дверь? -  спросила я, только сейчас заметив отсутствие двери в комнате.
- А вот это ты своему дружку спасибо скажи! -  мама снова начала злиться, ткнув пальцем в Геру на фотографии, -  Кто он вообще такой?!  Я не понимаю!
- Да он просто парень.  Хороший парень.  Он же тебе от меня весточку передавал?
- Передавал, -  холодно сказала мама, -  а рожа него бандитская!  К тому же он вор!
Я уже открыла рот, чтобы ответить что-то, когда в замке повернулся ключ.  В прихожую вошёл дядя Гена.  Забыв про всё, я бросилась к нему, повиснув у него на шее:
- Дядя Гена!  Я вернулась!
- Вижу, -  с ледяным спокойствием ответил он, не обняв меня, но и не отстранив.
Я разомкнула объятия и отошла на шаг, недоумённо глядя на него:
- Дядя Ген, ты что, не рад меня видеть?
Он не ответил, лишь шаря по мне взглядом, будто рентгеном.
- Ген, что-то случилось? -  встревожилась мама.
- Джинсы-то что, новые? -  спросил, вдруг, дядя, -  Те у тебя потёртые были.  Это ты во время похищения купила?
Я остолбенела, мама тоже опешила.
- Ленка, а, правда, у тебя ведь на тех дырка была, я помню.  А эти целые.  Откуда?
Я поочерёдно смотрела то на маму, то на дядю Гену и не понимала, что происходит.  Вместо того, чтобы всем вместе радоваться моему возвращению, они устраивают мне такой допрос!  И это после всего того, что я пережила?!  «Мама-то хоть обняла, а дядя вообще смотрит на меня как на преступницу.  Ни одной эмоции!»  Меня, вдруг, захлестнула такая обида, что я едва сдержалась, чтобы не разреветься.
- Да вы… да вы что?!  Вы что думаете, что я там с этими бандитами жизни радовалась?! -  задыхаясь от захвативших меня эмоций, выговорила я, -  Да я дни считала, когда меня отпустят, чтобы домой вернуться!  А вы….  И кстати, мама, Гера украл у тебя салфетку, чтобы мне показать, что был у тебя дома и что не обманул!  Вот она!
Рывком открыв карман куртки, я достала оттуда сложенную белую салфетку и протянула матери.  Из кармана на пол выпало что-то ещё.  «А это ещё что такое?»  Я наклонилась, чтобы поднять странный белый конверт, неведомо как оказавшийся в моей куртке (я ведь точно помню, что его там не было и быть не должно), но дядя Гена сделал это первым.  Открыв его, он продемонстрировал его содержимое: пачка американских долларов и записка, написанная рукой Клима.  Содержание записки дядя прочёл вслух:
- «Спасибо тебе, Лена, за удачно сделанное «дело».  Я знал, что на тебя можно положиться.  Ты мне очень помогла.  Это твоя доля.  Ментам не попадись.  Береги себя», -  дядя потряс запиской перед моим носом и спросил совсем не родственным тоном, а скорее тоном дознавателя в милиции, -  это что такое?
В абсолютной тишине мама и дядя уставились на меня.  У меня же голова шла кругом и даже руки похолодели.  В голове шумело, а сердце колотилось как сумасшедшее.  Я, словно выброшенная на берег рыба то открывала, то закрывала рот, но так ничего и не сказала.  Я понимала, о каком деле говорил в записке Клим, но рассказать про это маме и дяде я не могла.  Особенно Дяде!